Поднимем бокалы и сдвинем их разом и выпьем за ум, заходящий за разум!
Я хотел бы забрать у тебя все твои деньги.
Да черт их дери!
Мне они совсем не нужны.
Может быть, твое барахло?
Ну его на фиг,
Пусть об этом думает кто-то другой.
Твоих друзей может мне прихватить?
Да шли бы они!
Что же еще у тебя такого есть?
Похоже, придется подумать башкой...
Меня сейчас запросто может стошнить.
Не, не стошнит - хорошая весть.
Что же такого у тебя все-таки есть?
А, детка, я понял!
Детка! Я просто гений!
Мне нужна ты.
Не вся та фигня, а вся целиком ты.
Настоящая любовь-морковь, цветы-торты, дрозды-звезды. Хе-хе. Ну, чисто как та ботва. Да не эта, другая. Про две семейки накрахмаленных уродцев - тех, что, как стемнеет, орали "Хале-гале" и скакали на водяных матрасах, точно сивильские блохи. Дури много, денег тьма. Но слишком много дури не бывает. А у них аж с губ, обнявшись с салом, сочится. Едрёныть-матрёныть! Аж зуд промеж лапши пробирает. А лапша-то густющая! Индо ложка в ей торчмя стоит. Ну да ладно - пустое разъездяйство берет. И вот энти самые братки - Монтеки и Капулетти родственных чувств хоть бы с гулькин хрен. Хреновая горчица - горькая хреновина. Это да - чего есть, того не проколбасишь в отрубях канавах замшелых. А ить не все там так плесенью продриснулось. Была парочка непорченых не перченых в печёнках бочонков. Хлеще, чем бочонков! Соплячьё, конечно, но благой пыл с жаром из ноздрей так и хлещет. Зато не вопят на каждом углу, в подворотне и у аптеки: "Слава нам! Все остальные - гниды гнойные". И то ничаго, и то похвально, самопально ужо закосельно. Да не сильно - пацанва, тьфу-тьфу, крепкая. И таковая симпатия промеж теми ребятишками завязалась, что старым фрям ором "Ежова запупыка! А ля хер, ком а ля хер. Шумахер - шухер на хер!" не отделаться. Тут и вагона первосортного навоза маловато покажется, хе-хе. Да где ж его взять, первосортного-то? Чай такие пузастые бестии, аки Монтеки с Капулеттями все порастаскали. Чисто вот жлобоедства на них не хватает, ей-ей. Ну да понос им на нос, чума на оба ихних дома, а на попу - насморк. А подростки промеж тем вовсю хлестались соловьями - он ей конфетов-букетов-лонжалетов, она ему еще чего покруче. И гику - на всю Ивановскую. Да еще Тамбовские алтухи слыхали - те краем уха да из кювета. Кажись, все тип-топ, муху по лбу хлоп и в лабаз топ-топ, Гитлер дум коп. Ан нет! Хренушки! Родителя в сучью позу встали, задницы оскалили да хреначат и хреначат по чем зря. Видать, дерьмецо в кровушке-то забродило. Аж шнобеля посинели от дюжего хрюкотанья. Молодо - зелено, им до крайней фени родителевы выдрюконы с забамбасами голимыми. Эх ма, шершава криворулька! И я, пень чарвивый, вспомятал своейную юность - ужо кутил! Да ну, чё старьё-берьё бередить? А то разслюнявлюсь, чисто бабенка поддатая. Те перечницы-солонки, унитазные заслонки, сквозь крюкастые свои грабли лупать ни по чем не хотели. Одни сюсюкали: "Дочурка, драть тя в хримузду. Чаво? В монашки приспичило? Аль в сиротки намылилась, стервозинка погульливая?" Другие: "Сынулька, долбать тя в чресполосицу! Видать, давно из тебя говно-то не выколачивали, что шляешься по девкам - вражноватым раздвиножкам!". Пацан-то, хоть бычара и подневольный, но мужик. Кричит: "маманя! Папаня! Чтоб вы тут все поперегадились. За шлюшку ответите". И сам таку дурандасину запрокинул, что сам Гегель опростался б. Ломанулся пацанчик в вооруженные силы - помирать, так с пулей в кишках, да со штыком в потрошках. Благородство, туды его в качель! Вот дрездуны! У самих брюхо за кренделябры цепляет, а мальчугану - подыхать так с той курочкой-цыпочкой и недомутив. Я б таких свинобздей на компост пустил бы да и в рот компот! А цыпочка та, как прознала про пацанчика сваво, чуть слезьми долину Тигра, Ефрата и пару-другую Свинксов не потопила - так огорчилась, бедолажка задрюченная. Рыдает стихами: "Хрена ли мне теперя белый свет". Обожралася демидролу под завязочку. Тут к ней глюк злой повадился, дескать, померла, голуба. Родственнички в раз засопливились, разгунделись. Но, к счастью, перепились все как один и сдохли. И на нашей Нижнекалловке еще празднючёк будет, со слонами да с мосорылочками. А за раз и пацанчик прискандычил, дезертировал то есть, молодчинка. Глядь поглядь - девчушка, кажись, отпапиросилась. Он дюже расстроился. Про себя думает: "Ща дырок в пузе наделаю. Авось, подохну скоропостижно". Но папаша его остановил. Грит: "Счастье - дело наживное, а дырки в пузе - дело ножевое". Папулька-то родился идиотом, но с каждым годом вроде как чуток умней становился, червеглотина. Уж все смекать стали, что вот-вот совсем умником заделается педрило. Да обломались по полной - его маразм старческий спохабил, хе-хе. Пацанчик, однако, торопиться не стал. Девчушку пнул с полпня, та запорхалась - жива, значит, дуреха разбитная. Он ее лобызаниями сорокасемиградусными откачал. И они обжанились. Тут на радостях все родственники, как водится, привалили и опять за свое. Даже те, что дохлее мотыля в уксусе болтались - и то прискакали. А соплячки не растерялись - говорят: "папеньки, маменьки, дядюшки, тетушки и прочие дорогулечки! Идите вы все в попу бегемота - она большая и вонючая, аккурат под вас". А сами ну плодиться и размножаться. Ото дело, ото славно. Аж радость за жабры берет.
Да черт их дери!
Мне они совсем не нужны.
Может быть, твое барахло?
Ну его на фиг,
Пусть об этом думает кто-то другой.
Твоих друзей может мне прихватить?
Да шли бы они!
Что же еще у тебя такого есть?
Похоже, придется подумать башкой...
Меня сейчас запросто может стошнить.
Не, не стошнит - хорошая весть.
Что же такого у тебя все-таки есть?
А, детка, я понял!
Детка! Я просто гений!
Мне нужна ты.
Не вся та фигня, а вся целиком ты.
Настоящая любовь-морковь, цветы-торты, дрозды-звезды. Хе-хе. Ну, чисто как та ботва. Да не эта, другая. Про две семейки накрахмаленных уродцев - тех, что, как стемнеет, орали "Хале-гале" и скакали на водяных матрасах, точно сивильские блохи. Дури много, денег тьма. Но слишком много дури не бывает. А у них аж с губ, обнявшись с салом, сочится. Едрёныть-матрёныть! Аж зуд промеж лапши пробирает. А лапша-то густющая! Индо ложка в ей торчмя стоит. Ну да ладно - пустое разъездяйство берет. И вот энти самые братки - Монтеки и Капулетти родственных чувств хоть бы с гулькин хрен. Хреновая горчица - горькая хреновина. Это да - чего есть, того не проколбасишь в отрубях канавах замшелых. А ить не все там так плесенью продриснулось. Была парочка непорченых не перченых в печёнках бочонков. Хлеще, чем бочонков! Соплячьё, конечно, но благой пыл с жаром из ноздрей так и хлещет. Зато не вопят на каждом углу, в подворотне и у аптеки: "Слава нам! Все остальные - гниды гнойные". И то ничаго, и то похвально, самопально ужо закосельно. Да не сильно - пацанва, тьфу-тьфу, крепкая. И таковая симпатия промеж теми ребятишками завязалась, что старым фрям ором "Ежова запупыка! А ля хер, ком а ля хер. Шумахер - шухер на хер!" не отделаться. Тут и вагона первосортного навоза маловато покажется, хе-хе. Да где ж его взять, первосортного-то? Чай такие пузастые бестии, аки Монтеки с Капулеттями все порастаскали. Чисто вот жлобоедства на них не хватает, ей-ей. Ну да понос им на нос, чума на оба ихних дома, а на попу - насморк. А подростки промеж тем вовсю хлестались соловьями - он ей конфетов-букетов-лонжалетов, она ему еще чего покруче. И гику - на всю Ивановскую. Да еще Тамбовские алтухи слыхали - те краем уха да из кювета. Кажись, все тип-топ, муху по лбу хлоп и в лабаз топ-топ, Гитлер дум коп. Ан нет! Хренушки! Родителя в сучью позу встали, задницы оскалили да хреначат и хреначат по чем зря. Видать, дерьмецо в кровушке-то забродило. Аж шнобеля посинели от дюжего хрюкотанья. Молодо - зелено, им до крайней фени родителевы выдрюконы с забамбасами голимыми. Эх ма, шершава криворулька! И я, пень чарвивый, вспомятал своейную юность - ужо кутил! Да ну, чё старьё-берьё бередить? А то разслюнявлюсь, чисто бабенка поддатая. Те перечницы-солонки, унитазные заслонки, сквозь крюкастые свои грабли лупать ни по чем не хотели. Одни сюсюкали: "Дочурка, драть тя в хримузду. Чаво? В монашки приспичило? Аль в сиротки намылилась, стервозинка погульливая?" Другие: "Сынулька, долбать тя в чресполосицу! Видать, давно из тебя говно-то не выколачивали, что шляешься по девкам - вражноватым раздвиножкам!". Пацан-то, хоть бычара и подневольный, но мужик. Кричит: "маманя! Папаня! Чтоб вы тут все поперегадились. За шлюшку ответите". И сам таку дурандасину запрокинул, что сам Гегель опростался б. Ломанулся пацанчик в вооруженные силы - помирать, так с пулей в кишках, да со штыком в потрошках. Благородство, туды его в качель! Вот дрездуны! У самих брюхо за кренделябры цепляет, а мальчугану - подыхать так с той курочкой-цыпочкой и недомутив. Я б таких свинобздей на компост пустил бы да и в рот компот! А цыпочка та, как прознала про пацанчика сваво, чуть слезьми долину Тигра, Ефрата и пару-другую Свинксов не потопила - так огорчилась, бедолажка задрюченная. Рыдает стихами: "Хрена ли мне теперя белый свет". Обожралася демидролу под завязочку. Тут к ней глюк злой повадился, дескать, померла, голуба. Родственнички в раз засопливились, разгунделись. Но, к счастью, перепились все как один и сдохли. И на нашей Нижнекалловке еще празднючёк будет, со слонами да с мосорылочками. А за раз и пацанчик прискандычил, дезертировал то есть, молодчинка. Глядь поглядь - девчушка, кажись, отпапиросилась. Он дюже расстроился. Про себя думает: "Ща дырок в пузе наделаю. Авось, подохну скоропостижно". Но папаша его остановил. Грит: "Счастье - дело наживное, а дырки в пузе - дело ножевое". Папулька-то родился идиотом, но с каждым годом вроде как чуток умней становился, червеглотина. Уж все смекать стали, что вот-вот совсем умником заделается педрило. Да обломались по полной - его маразм старческий спохабил, хе-хе. Пацанчик, однако, торопиться не стал. Девчушку пнул с полпня, та запорхалась - жива, значит, дуреха разбитная. Он ее лобызаниями сорокасемиградусными откачал. И они обжанились. Тут на радостях все родственники, как водится, привалили и опять за свое. Даже те, что дохлее мотыля в уксусе болтались - и то прискакали. А соплячки не растерялись - говорят: "папеньки, маменьки, дядюшки, тетушки и прочие дорогулечки! Идите вы все в попу бегемота - она большая и вонючая, аккурат под вас". А сами ну плодиться и размножаться. Ото дело, ото славно. Аж радость за жабры берет.
